Кром едва заметно кивнул:
- Заколочена…
Потом пробормотал себе под нос несколько незнакомых мне слов, уперся дрожащими руками в землю и… довольно бодро встал! И не только встал, но и уверенно сорвал с пояса чекан. Потом пошарил рукой по косяку и ударил. На выдохе. Так, что затрясся весь дом…
Я вытаращила глаза - в нем не могло быть столько сил! Не могло!!! Ибо я видела его раны и знала, что он удерживался в седле только за счет силы воли!
'Сил - не было. А потом они вдруг появились…' - подумала я. А потом окаменела: невразумительное бормотание было молитвой к Двуликому! А силы, появившиеся ниоткуда - даром, ниспосланным ему Богом-Отступником!
… Кром справился с дверью за считанные минуты. Потом распахнул ее настежь и жестом пригласил меня внутрь. Снова ее закрыл. Изнутри, на тяжеленный засов. Снял с себя плащ. Жестом предложил мне располагаться на низеньком топчане в дальнем углу комнаты. Достал из поясного кошеля кремень, кресало и трут. Запалил пару лучин, вставил их в держатели и выдохнул:
- Все…
А потом упал. Навзничь. И потерял сознание…
'Сделал все, что мог…' - подумала я. Потом посмотрела на его осунувшееся лицо, впалые щеки, еще раз оглядела истерзанный и покрытый пятнами крови нагрудник и покачала головой: - 'Нет. Не все, что мог, а все, что был должен…'
Эта фраза, которую так любил повторять отец, неожиданно вызвала во мне глухое раздражение: я смотрела на лежащего передо мной мужчину и пыталась понять, что такого ему мог предложить Бог-Отступник, что он, не умеющий отступать даже перед лицом смерти, добровольно отдал ему свою душу.
Не поняла, как не пыталась. А потом снаружи раздалось многоголосое рычание, истошное ржание моей кобылки, и я невесть как ощутила приход смерти.
Душу обожгло холодом, а перед глазами начала мелькать череда лиц тех, кого Бездушный отправил в Небытие за эти дни: брат Димитрий и два его спутника. Трое грабителей, встретивших нас после въезда в Меллор. Пятеро их коллег, пытавшихся помешать нам из него выехать. Полтора десятка оранжевых, ввалившихся на постоялый двор у Сосновки…
Потом я вспомнила забавную мордочку котобелки и разозлилась:
'Смерть идет за ним по пятам. А я притягиваю к этой парочке невинные души. Может, хватит?'
Взгляд скользнул по изможденному лицу Меченого, опустился чуть ниже и уперся в жилку, пульсирующую на его шее.
'Нить его жизни…' - подумала я. Потом посмотрела на его кинжал и горько усмехнулась: - 'Стоит ее перехватить - и он уже никого не убьет…'
Я закрыла глаза, представила себе то самое движение… и вдруг воочию увидела гневное лицо брата Димитрия:
'Вы - женщина, баронесса! Вы обязаны дарить жизнь, а не забирать. Убийство - грех! Одумайтесь, пока не поздно!!!'
По спине потекли капельки холодного пота, рука сама собой сотворила отвращающий знак, а губы прошептали:
- Спаси и сохрани…
Девятый день четвертой десятины второго лиственя.
… Самый первый луч восходящего солнца, отразившись от зеркала под куполом главного зала Обители, упал на лицо коленопреклоненного брата Ансельма и растекся по нему многоцветными переливами. Алые, желтые, зеленые и синие сполохи вдруг потекли по лбу, щекам и подбородку, сделав главу Ордена Вседержителя похожим на каноническое изображение пророка Аллаяра Светоносного.
- Знак…
- Знамение…
- Благословение… - потрясенно зашептали братья. А потом почти одновременно грянули 'Славься, Вседержитель, в веках…' Что интересно, без подсказки - первые строфы гимна зазвучали еще до того, как брат Бенор, которому было поручено подстегивать реакцию толпы, открыл рот.
Это не могло не радовать - получалось, что среди отобранных иерархами кандидатов нет ни одного сомневающегося…
Дождавшись, пока братья допоют последние слова, брат Магнус, управляющий системой зеркал из крохотной каморки под самой крышей, убрал многоцветное стекло. И дал Ансельму возможность продолжить действо…
… Изобразить потрясение, вызванное 'божественным вниманием, было несложно: надо было просто вытаращить глаза, устремить взгляд на писаный лик Вседержителя и осенить себя животворящим кругом. А все остальное монахи домыслили сами. И принялись перешептываться…
'Придя в себя, глава Ордена встал на ноги, благоговейно снял с подставки небольшое золотое солнце - символ светлого будущего, подаренный людям Вседержителем - и вскинул его над головой.
Золотое солнце, попав в солнечный луч, своевременно направленный братом Магнусом в нужное место, засияло нестерпимым светом и вызвало в толпе еще один восхищенный вздох - еще бы, Вседержитель смотрел на главу Ордена, не отводя взгляда. И, тем самым, благословлял то, что он говорил…
Ансельм, снова изобразив потрясение, вскинул голову к своду, восторженно заулыбался и постепенно крепнущим голосом начал читать 'Благодарствие.
Зал последовал его примеру: братья, истово прижимая руки к груди, благодарили Бога-Отца за то, что он есть, и клялись прожить во Свете весь отмеренный им срок.
Дочитав молитву до конца, брат Ансельм вернул солнце на подставку и повернулся к своей пастве.
Паства замерла: лицо главы Ордена выражало не счастье, а сочувствие:
- Братья во Свете! Как вы знаете, ровно год назад замироточили лики пророка Аллаяра Светоносного в Иверской, Парамской и Книдской Обителях, а на его плащанице, хранящейся в моей личной молельне, возникла тень Двуликого…
Знали не все. И не всё. Поэтому по стройным рядам молодых парней пробежали еле слышные шепотки.