Правда, жизнь эта отдавала гнилью. В прямом смысле этого слова: первые несколько человек, попавшиеся нам на пути, были увечными попрошайками, демонстрировавшими нам вонючие гноящиеся раны, безобразные бельма и культи.
На первых двух - слепого музыканта, извлекающего из рассохшейся лютни душераздирающие звуки, и горбатой старушки, тянущей к нам скрюченную руку - я смотрела с искренним сочувствием. И страшно жалела, что ничем не могу им помочь.
От излишней сентиментальности меня излечил третий - одноногий солдат с лицом, покрытым страшными шрамами. Когда, узнав в Меченом слугу Двуликого, вскочил на обе ноги, и, отцепив от колена изъязвленную культю, перемахнул через покосившийся забор.
Естественно, после такого 'чудесного исцеления' желание кому-то помогать исчезло. Уступив место глухому раздражению: эти люди пытались зарабатывать на самом светлом чувстве, которое есть в человеке - чувстве сострадания.
'Вот Меченый - тоже зло…' - подумала я. - 'Но зло правильное, не скрывающее своей гнусной сути… Поэтому заслуживает уважения…'
Мысль оказалась такой дикой, что я испуганно оглянулась - не слышит ли ее Амата, или, не приведи Вседержитель, брат Димитрий.
Естественно, рядом их не оказалось. Зато я заметила звероватого вида мужика, выглядывающего из-за двери полуразрушенного сарая и пожирающего меня о-о-очень неприятным взглядом.
Наткнувшись на мой взгляд, наблюдатель оскалился, и я передернулась от омерзения: в жуткой щели, открывшейся в его всклокоченной бороде, виднелись не белоснежные зубы, а гнилые черные пеньки!
Решив, что привычка смотреть по сторонам ни к чему хорошему не приведет, я перевела взгляд вперед… и сглотнула: в нескольких десятках локтей дорогу перегородила троица громил, как две капли воды похожих на того, из сарая.
Коренастые, широкоплечие, с ручищами, больше похожими на кузнечные клещи, они одинаково кривились в 'радостных' улыбках и… угрожающе поигрывали устрашающего вида железяками.
Удостоверившись, что мы их увидели, они оскалились еще шире и… одновременно посмотрели на меня. Потом тот, который стоял в центре, демонстративно почесал себя между ног и поцокал языком:
- Хороша…
- Угумс… - радостно поддакнул спутник слева, а тот, который стоял справа, соизволил пошутить:
- Огонь, а не девка! Вишь, как волосы горят?
- Гы-ы-ы!!! - жизнерадостно заржали все трое… и подобрались. Сообразив, что Меченый уже стоит на земле. С Посохом Тьмы в руке. И хмурится…
- Слышь, Бездушный! Ты свою палочку-то убери! И… залазь обратно на лошадку. А то мы сегодня слегка не в духе… - хмуро буркнул тот, который стоял в центре.
- Угумс! И могем тебя паламать…
Кром молча перетек на шаг вперед. И в этом его движении было столько угрозы, что в глазах мужиков мелькнула растерянность. А у меня по спине покатились капельки холодного пота.
- Слышь, Бездушный! Оставь девку и уезжай! - после короткой заминки предложил главарь.
- Угумс… И, эта-а-а, пасмари назад! Шоб не делал глупастей! - поддакнул его товарищ слева.
Кром посмотрел. Потом перевел взгляд на меня и приказал:
- Слазь… И иди сюда…
Я тоже оглянулась, увидела в руке того, из сарая, арбалет и зажмурилась…
'Самое страшное на свете - это потеря души…' - в голосе брата Димитрия прозвучал такой дикий ужас, что мне захотелось спрятаться за широченной спиной отца и заткнуть уши. - 'Человек, которого выпивает Посох Тьмы, никогда не получит Посмертия. И никогда не встретится с душами своих близких. Поэтому живите праведно. Дабы Вседержитель ниспослал вам смерть, которую вы заслужили…'
Слова брата во Свете, всплывшие в памяти, не требовали толкования - любая из возможных смертей была лучше потери души. Только вот перспектива попасть в лапы этой четверки почему-то пугала меня намного больше, чем заклание на алтаре. Поэтому я отрицательно мотнула головой. Естественно, не открывая глаз.
- Слазь, тебе сказали! - рявкнули спереди. А через мгновение подхватили справа-сзади: - Она забоялась! Ничего, я подмогну!!!
- Н-не надо!!! - выдохнула я, ощутила, как вокруг моей щиколотки смыкается кольцо из пальцев, и изо всех сил вцепилась в седло…
Пальцы вытащили мою ногу из стремени, потом скользнули к колену… и пропали. А до меня донесся жуткий булькающий хрип и треск переламывающихся костей.
'Меченый…' - подумала я. И не ошиблась…
… Когда я, наконец, открыла глаза, тело горе-арбалетчика билось в агонии прямо под копытами моей кобылки. А из его горла торчала хорошо знакомая мне рукоять метательного ножа Бездушного. Чуть поодаль с кровавой кашей вместо головы валялся любитель пошутить.
Его товарищ, начинавший каждую фразу со слова 'угумс, лежа в дорожной грязи, пытался дотянуться трясущейся рукой до перебитого позвоночника. А главарь четверки, стоя на коленях, смотрел на Крома остановившимся взглядом и протяжно выл. На одной ноте.
Отметив какую-то несуразность в его фигуре, я пригляделась и злорадно усмехнулась: Кром перебил ему обе ключицы. И теперь широченные плечи здоровяка выглядели заметно уже.
- Жить хочешь? - протерев окровавленный конец Посоха Тьмы какой-то тряпкой, спокойно спросил Меченый.
Главарь заткнулся и закивал. От усердия чуть не оторвав себе голову.
- Приведешь… Сюда… Главу вашего Братства…
У здоровяка округлились глаза, а во взгляде появилась обреченность.
- Он придет… - 'успокоил' его Кром. Потом ткнул пальцем в ожог на своей щеке и добавил: - Опиши…
'Бездушные - средоточие Зла. Поэтому к ним тянутся все те, чьи души склонны к служению Двуликому…' - раз за разом повторяла я, вглядываясь в лицо мужчины, сидящего напротив Меченого. - 'Чем сильнее Бездушный - тем больше его уважают те, кто своими деяниями торят себе путь к Богу-Отступнику…'