- Садись… - голосом, не терпящим возражения, приказал жрец. Потом подошел к сундуку, стоящему у стены, вытащил из него пару свечей и воткнул их в подсвечники.
Я опустился в странное кресло с сильно наклоненной назад деревянной спинкой, положил руки на подлокотники и вытянул ноги.
Старик зажег свечи, потом сел в кресло напротив меня и уставился мне в глаза:
- Ты выгорел… Весь…
Я молча кивнул.
- Но выгорел очень давно, а от тебя пахнет свежей кровью. Почему?
Я по своему обыкновению пожал плечами… и услышал приказ:
- Раз пришел - рассказывай!
- Забрал жизни кровников…
- И теперь ты хочешь уйти?
- Да…
Жрец замолчал. Надолго. И я, решившись, задал вопрос, который мучил меня все эти годы:
- Я слышал, что Двуликий может даровать Посмертие. Тому, кто уйдет раньше, чем предписано. И воссоединить его с теми, кого он любил… Это так?
- Так… Но за это придется заплатить! Тебя это не пугает?
Я оскалился:
- Нет!
- Плата может оказаться слишком высокой…
- Я хочу воссоединиться со своей семьей. И ради этого сделаю ВСЕ…
Седьмой день четвертой десятины второго лиственя.
… Рука, прикоснувшаяся к плечу, была огромной и шершавой. Я мурлыкнула, потянулась и, не открывая глаз, стянула одеяло к пояснице. Чтобы подставить спину под редкую, но такую любимую ласку. А папа взял и убрал руку! А когда я возмущенно засопела, рыкнул:
- Пора вставать!
Я расстроенно вздохнула, открыла глаза, непонимающе уставилась на невесть откуда взявшуюся в моей комнате лучину и вспомнила, что отец - в Авероне, а я…
- Ой!!!
Одеяло мигом оказалось на голове и… открыло взору Бездушного мои голые ноги!
Я почувствовала, что вот-вот сгорю со стыда, попыталась их укрыть и… услышала спокойный голос Бездушного:
- Пора ехать… Вставайте… Не смотрю…
… Не смотрел. Действительно: стоял у окна, пялился наружу и с хрустом чесал щетину на подбородке.
Я тихонечко соскользнула с кровати, поморщилась от боли в стопе, покосилась на неподъемный сундук, все еще придвинутый к входной двери, и… не поверила своим глазам: на нем лежало пусть простенькое, но платье!
В это время ожил Бездушный. И, не поворачиваясь, негромко пробормотал:
- Там - вода… Помойтесь…
… Кроме бака с исходящей паром водой, в комнате откуда-то появилась на редкость топорно сделанная шайка, банка с мыльным раствором, деревянный гребень, рушник и… потрепанные женские сапожки, вышедшие из моды эдак лиственей пятьдесят тому назад.
Окинув взглядом все это 'великолепие, я повернулась, было, к Крону, чтобы попросить его хоть на десять минут выйти из комнаты, чтобы дать мне возможность привести себя в порядок… и увидела, что его десница нежно оглаживает зарубки на Посохе Тьмы! У меня тут же перехватило дух - я вспомнила, о чем нам твердил брат Димитрий:
'Никогда не показывайте Бездушным свои слабости. Ибо они ими обязательно воспользуются…'
'Не покажу…' - пообещала себе я, покосилась на стоящего ко мне спиной мужчину и вытащила из-под кровати ночную вазу…
… Натянув на ногу правый сапог, я встала… и снова уселась на кровать: он был велик. И разбит. Настолько, что под подушечкой большого пальца, вдоль ребра стопы и под пяткой чувствовались сапожные гвоздики.
- Мал? - односложно спросил Бездушный.
- Велик. И колет… - стараясь не смотреть ему в глаза, буркнула я.
Кром пожал плечами и… встал передо мной на колени! Потом аккуратно стянул с моей ноги сапог и засунул туда руку…
Несколько мгновений ожидания - и в его глазах мелькнуло удовлетворение:
- Нормально…
'Нормально?!' - мысленно возмутилась я. И… застыла: Кром вытащил из ножен кинжал и потянулся ко мне!!!
Я зажмурилась, сжала кулаки и изо всех сил напрягла мышцы живота. А потом услышала хруст ткани и… приоткрыла один глаз.
Оказалось, что Бездушный вымещал свою злость на брошенной мужской рубахе!
Выместил. Потом снова опустился на колени, вцепился в мою ногу и… принялся наматывать на нее кусок полотна!
'Дура…' - облегченно подумала я. - 'Зачем ему тебя убивать, если ты - ключ к душам графа Грасса и его вассалов?'
Тем временем Кром расправил получившийся чулок и аккуратно натянул на него сапог. Потом поднял голову и вопросительно посмотрел на меня.
Я не сразу, но догадалась, что ему от меня нужно. И встала.
Сапог сел, как влитой - не болтался, не жал и не колол.
- Хорошо… - честно призналась я.
Бездушный кивнул и жестом приказал мне сесть…
Села. Дождалась, пока он замотает мне левую ногу, и снова встала. Прислушалась к своим ощущениям. Потом сделала шаг пораненной ногой и… чуть не сказала Крому спасибо! Хорошо, что вспомнила слова брата Димитрия:
'Слуги Двуликого - суть воплощенное Зло. Поэтому то, что радует нас, заставляет их страдать и наоборот. Вы улыбаетесь - они злятся. Вы смеетесь - они скрипят зубами от бешенства. Вы любите - они ненавидят! Вы расстроены - им хорошо. Вы корчитесь от боли - они радуются. Вы вне себя от ужаса - они счастливы! Кстати, не вздумайте мерить их по себе. Ибо даже это - шаг к Неверию…'
Удержалась. И кивнула. Так, как делал он:
'Хорошо…'
Это его устроило:
- Тогда идем. Завтракать…
… В черном зале не оказалось ни посетителей, ни слуг. Только хозяин 'Разбитого бочонка, который, зажав между коленей лавку, приколачивал к ней отломанную кем-то ножку.
Увидев нас, он отложил в сторону молоток, достал изо рта гвозди и, стараясь не пялиться на шрам Меченого, поинтересовался, будем ли мы есть.